Наконец, я увидела белый листок с одним-единственным английским словом, выведенным маркером. Слово было знакомое: «Black». Я подошла к мужчине, державшему листок, и попыталась с ним заговорить. К сожалению, его английский был примерно на уровне моего македонского — ну или любого другого славянского языка. Французский не помог, и, поняв, что мой последний вариант — шотландский гаэльский, я оставила свои надежды и перешла на жесты, раз уж словами мы объясниться не могли. Мужчина показал, чтобы я следовала за ним, и мне на память тут же пришли с детства усвоенные инструкции никогда не садиться в машину к незнакомцам. Тревога переросла в панику: все внутри меня кричало, что я совершаю самую большую глупость в своей жизни. Если меня убьют и ограбят, а то и чего похуже, где-нибудь на глухом македонском проселке, останется винить только себя.
Мужчина усадил меня в ржавое такси с кашляющим мотором, вонючий выхлоп от которого шел прямо в салон. Окна он держал закрытыми, видимо, из-за уличного дыма, однако вряд ли воздух снаружи мог быть хуже, особенно с учетом того, что водитель курил сигарету за сигаретой. Ощущение было такое, будто меня одновременно поджаривают в духовке и травят в газовой камере. В полном молчании мы ехали километр за километром; город остался позади, и мы начали карабкаться в горы по проселочным дорогам, поднимая целые тучи пыли. Я прикидывала в голове, насколько сильно пострадаю, если выпрыгну из движущейся машины (наличие паспорта у меня в сумочке, которую я крепко сжимала в руках, отчасти успокаивало — по крайней мере, он останется при мне), когда мы сделали крутой поворот, и перед нами возникла копия мотеля Бейтс спустя лет десять со времен расцвета.
Его окна покрывала копоть и грязь, а на крыше местами не хватало черепицы. Тощая собачонка была привязана к дереву у входной двери, которая хлопала от порывов ветра. Не сказав ни слова, водитель, теперь прочно утвердившийся в моей картине мира как мой будущий убийца, вылез из машины, помахал мне, чтобы сидела внутри, и скрылся внутри здания. Сейчас или никогда! Я уже решилась бежать, но надо было еще достать из багажника чемоданы, и, кроме того, следить за тем, чтобы водитель не вернулся.
Стоило мне прикоснуться к дверной ручке, как я услышала стук в стекло и сразу же громкий вскрик — наверное, это кричала я, ведь больше никого в машине не было. Я выглянула в окно и увидела две улыбающихся физиономии. С характерными интонациями сотрудников Министерства иностранных дел они спросили, не я ли буду Сью Блэк? Потом сказали, что работают в британском посольстве и предложили пересесть к ним в машину. По их мнению, этот отель мне не подходил, и я, должна признаться, была с ними согласна.
Мужчина пошел переговорить с моим водителем, а я занялась багажом и только тут подумала, что бросаюсь из огня да в полымя, а еще точнее, в фильм про Джеймса Бонда из фильма про Пилу. Все, что мне было известно о моих новых спутниках, я знала только с их слов, и они до сих пор не сказали, куда мы, собственно, поедем. Однако даже если они собирались меня убить, то сделали бы это, говоря по-английски. Уже прогресс.
К счастью, они оказались не маньяками-убийцами, а очень приятной супружеской парой и отвезли меня в симпатичный отель в Скопье (рядом с аэропортом, откуда началось мое путешествие четыре часа назад). После вкусного ужина в приятной компании я немного расслабилась и спала в ту ночь как дитя, слишком усталая, чтобы и дальше бояться. Все следующее утро прошло в бюрократических формальностях и подготовке к пересечению границы, которое отняло у нас кучу времени, с контрольно-пропускными пунктами, длинными колоннами грузовиков, двигавшихся в одном направлении с нами, и не менее длинными военными конвоями, покидающими Косово.
Поскольку раньше я в подобных местах не бывала, то во время той длинной поездки чувствовала себя не в своей тарелке. Границы охранялись военными, въезд и выезд осуществлялись по пропускам, и нас предупредили, что в регионе до сих пор попадаются снайперы, не говоря уже о самодельных взрывных устройствах, заложенных специально для нас. Мы въехали из Македонии в Косово через пропускной пункт Хан-Элез и двинулись на юго-запад, через величественные горные перевалы, к городу Призрен.
Движение по территории Косова было медленным и опасным из-за состояния дорог — выбоины на них напоминали лунные кратеры. Водители были вооружены, радио работало с перебоями, поговаривали, что кое-где еще сохранялись очаги сопротивления. Один раз, чересчур разогнавшись для таких дорожных условий, наш шофер сделал крутой поворот и чуть не врезался сзади в танк. Кажется, я вскрикнула — опять! Никогда не думала, что могу пищать, как девчонка, но, похоже, Косово открыло это во мне. Наверное, это прозвучит глупо, но, боже мой, танки вблизи просто огромные и очень, очень страшные. Мое сердце заколотилось, как сумасшедшее, но тут я увидела знакомый красно-бело-синий флаг на зеленом камуфляже.
Волна облегчения прокатилась по моему телу с головы до ног. Танк был «наш». Будучи гордой шотландкой, я раньше не воспринимала британский флаг как символ своего народа, но я никогда не забуду, что почувствовала, увидев его в тот день на танке, на фоне негостеприимного пейзажа. В этот момент — и я признаю это радостно и гордо — он дал мне чувство защищенности и безопасности, утишив нарастающий страх.
Высаживать меня у отведенного нам жилья не было времени: пришлось сразу ехать на «место происшествия», где уже дожидались остальные члены команды. Первое, что я увидела в конце пыльной дороги, служившей границей внешнего периметра безопасности, был еще один танк, на этот раз германский. Солдаты вели себя очень профессионально и очень вежливо; они рисковали жизнью, чтобы мы могли спокойно выполнять свою работу. За кордоном, вдоль дороги, стояло несколько машин: самые стойкие и упорные журналисты ездили за нами, как поклонники за звездой. Вход и выход в периметр были помечены заградительной лентой, а наша штаб-квартира располагалась в стандартном тенте, которым накрывают место преступления, вне зоны досягаемости корреспондентских фотокамер. Все выглядело, как обычно, когда расследуется дело, и знакомая обстановка немного успокаивала.
В палатке мы облачились в наши традиционные белые защитные костюмы, двойные латексные перчатки и прочные резиновые сапоги — и это при 38-градусной жаре. Полицейскую поддержку оказывала полиция Лондона, а советниками по безопасности были сотрудники антитеррористической службы — SO 13, как их называли в то время. Странно вспоминать, что тогда о них мало кто слышал — видимо, из-за передышки между волнениями в Северной Ирландии и подъемом Аль-Каеды и так называемого Исламского Государства.
История, которая произошла на том месте, была трагической. 25 марта, в день начала натовских бомбардировок, подразделение сербского спецназа захватило деревню Велика-Круша, близ Призреня, который является вторым по величине городом в Косове и последним крупным центром перед албанской границей. Жители деревни укрылись в ближайшем лесу и видели, как грабят и жгут их дома. Единственное, что им оставалось — идти вместе с беженцами в Албанию, хотя там их могли ждать пытки, изнасилования и убийства. Группу остановили вооруженные люди, отделили мужчин и мальчиков от их семей и согнали в заброшенный дом с двумя комнатами. В дверях каждой комнаты встало по автоматчику; они расстреляли мужчин огнем из Калашниковых. Далее их сообщники набросали в окна соломы, намоченной бензином, и подожгли дом. Говорили, что в ту ночь там погибло более сорока человек. Точной информации о том, что случилось с женщинами и детьми, не было: скорее всего, они тоже погибли.
Удивительно, но одному из мужчин удалось выжить, и он стал важнейшим свидетелем на международном трибунале; благодаря полученным от него сведениям сгоревший дом стал объектом проведения судебно-медицинской экспертизы. Главным критерием ее назначения являлось наличие конкретной информации, желательно от очевидца, с указанием времени и точного места происшествия, демографической принадлежности участников и предположительной версии событий. Судебно-медицинским командам дали распоряжение собирать все потенциальные улики, фиксировать их, анализировать и вносить в отчет. Если они подтверждали версию свидетеля, инцидент имел приоритет как доказательство военных преступлений, в которых обвинялись Милошевич и его сторонники.